Объятое пламенем существо отскочило от неё, полыхая, как облитый сверхгорючим веществом факел, но не смогло скрыться в силу всё ещё застрявшей в грязи ноги, а потому было вынуждено биться на месте. Клочья горящей шерсти вместе с искрами наполнили воздух вокруг него и опадали вниз, точно кто-то зажёг посреди площадки огромный бенгальский огонёк. Существо верещало что было сил, наверняка перетревожив всю округу, а Бригита, всё ещё выставив руки так, словно продолжала держаться за его лапу, сумела лишь немного пошевелиться назад, после чего откинулась на спину, влетая головой в рваный кусок ткани чьей-то палатки и чувствуя втиснувшийся в лопатки предмет, но всяческие физические ощущения подобного плана быстро исчезали. Вместо них наступало что-то другое: оно вытеснило всё остальное, и рыжеволосая была бессильна перед ним.
Ревущее существо наконец-таки сумело высвободиться. Можно было подумать, что сейчас оно затопчет всех вокруг или попросту зальёт их пламенем своими метаниями, но вместо этого оно кинулось в сторону и бросилось с обрыва, оставляя после себя яркие всполохи, не спешащие догорать. Михи Аэла пробежал сквозь них; вся площадка была в искрах и занимающихся огнём вещах. Бригита почувствовала, как полукровка шлёпнулся на землю возле неё, и открыла глаза. Было сложно узнать в нём своего товарища. Удар хвостом прошёлся по его лицу, сорвав с него целый лоскут кожи, — этот участок тянулся от верхней губы к краю скулы и уже сочно налился кровью; она же была размазана и по всему остальному лицу. Полукровка глядел на неё безумными, широко раскрытыми глазами, и это был такой ошалелый взгляд, какой Бригита раньше даже не смогла бы представить в его исполнении. На мгновение он отвлёкся, взглянув на что-то поверху неё.
— Я, — прозвучал с той стороны голос Фавиолы, и было отчётливо слышно, как она проговаривает эти слова сквозь зубы, — в п-пор-рядке.
Взгляд Михи Аэлы тут же вернулся к рыжеволосой девушке. Её руки уже ослабли и безвольно лежали на земле — именно они ощущались холоднее всего. Передать ощущения, охватившие Бригиту, было сложно, так как она не знала, что из естественных процессов могло бы вызвать такое. То, что ощущалось натянутым канатом между ней и окружающим пространством, вытягивающим из неё силы, исчезло — и наступил холод. Рыжеволосая, казалось бы, в прямом смысле слова коченела: мороз охватил изнутри и снаружи пальцы её ног и рук и пополз к центру её тела, с каждым мгновением захватывая всё больше пространства. Это чувство было не побороть; Бригиту от него не спас бы даже прыжок в костёр, так как оно исходило у неё изнутри. Складывалось впечатление, будто промёрзли насквозь даже её волосы. Она не стучала зубами, не дрожала и даже не синела, но ощущала себя не более чем куском мяса, запихнутого в морозилку. Всё, что осталось, это маленькое подрагивающее тепло у неё в груди. Оно шевелилось, но всё больше уменьшалось в размерах. Но прежде всего оно было жизнью, и рыжеволосая пыталась сохранить его, но не знала — как, а потому лишь отчаянно держалась за него; а холод тем временем уже сполз с её подбородка на шею.
— Михи Аэла… — направив взгляд сопротивлявшихся любому движению глаз к полукровке, произнесла она едва слышно. — Михи Аэла…
Послышался какой-то приближающийся звук: это были шлепки о грязь и бряцанье, какое обычно издают небольшие металлические предметы, соприкасающиеся друг с другом.
— Поверить не могу… — раздался мужской голос. — Вы одолели эту тварь! Вы…
Незнакомец то ли замолк, то ли Бригита перестала его слышать. Каким-то образом ей удалось положить руку себе на грудь, и она, насколько смогла, сгребла пальцами ткань своей куртки. Ей нужно было дать Михи Аэле понять, что́ происходит, потому что из всех, кто окружал её сейчас, только он мог помочь. Полукровка же пристально глядел на неё своими широко распахнутыми сине-карими глазами, словно яркими монетами в грязном речном иле. Попытавшись подсунуть под неё руку, он быстро вернул её обратно — и было отчётливо видно, как с его рукава поднялся пар. Михи Аэла переглянулся с кем-то поблизости — по-видимому, с Фавиолой, — затем взглянул в лицо Бригите, а после приподнялся и, ухватившись за что-то рукой, потянул это на себя: как оказалось, это было полотнище палатки. Оглянувшись назад, полукровка подбросил его кому-то, а сам решительно склонился над рыжеволосой девушкой и, просунув руки ей под мышки, поднял её над землёй.
— Оберни, — коротко и сухо велел полукровка.
Бригита висела у него на руках, как подвешенная сушиться килька, и не видела, кем был тот человек, что завернул её в сплошь извалянное в мокрой грязи полотнище. Это продолжалось совсем недолго — всего пару секунд, — а затем Михи Аэла надёжнее перехватил её, как родитель — притомившегося ребёнка. Сквозь скованность холодом пробилось другое едва уловимое ощущение: как грязная тряпка касается её лба и щёк. Что-то тихо и неразборчиво приговаривал мужской голос поблизости, шипела и покряхтывала остающаяся вне поля зрения Фавиола. Сознание Бригиты то становилось очень восприимчивым, то расплывалось. Пламя в её груди, крошечное и такое яркое в окружающей его холодной темноте, билось яро, но находилось на пороге исчезновения — прикрой его чуть-чуть ладошкой, и оно потухнет.
— Михи Аэла… — ещё раз произнесла рыжеволосая.
Ей нужно было срочно поделиться с ним этим или хотя бы взглянуть на него — может он поймёт всё без слов? Но его лица было совсем не видать за заляпанной кровью бородой, и когда он склонил голову, чтобы взглянуть ей в ответ, было уже слишком поздно. Холод — враждебный холод, почти целиком пронявший её, — расплылся под кожей, стал чем-то своим и отсёк одним махом её сознание от действительности.