На сей раз она отшатнулась назад в твёрдом намерении отступить, но Торкка вновь отказался отпускать её. Зеленоглазая настолько растерялась, что единственным выходом из ситуации ей казалось лишь незамедлительное бегство; тем не менее её серокожий друг настаивал не просто на том, чтобы она осталась, но и принялся дёргать девушку за руку, будто бы призывая её обратить более пристальное внимание на человека, который считал себя хозяином их обоих. Его состояние потрясло Криандру до самой её глубины, и в тот же миг оттуда навстречу действительности потянулась невольница — совсем юная, до одури напуганная девчонка, ищущая, затаив дыхание, любые возможные пути к освобождению. Зеленоглазая полагала, что ей удалось избавиться от этой стороны своей личности — она разбавила эту сущность другой, обозвав своё новое амплуа «притворяющейся прислужницей», но прямо сейчас ей стало предельно ясно, что не было никаких ролей, а лишь только её эмоции, которые из раза в раз нисколько не менялись, как бы она ни пыталась убедить себя в обратном. Будь она действительно другим человеком — не тем комком страха и презрения, которым она была в лагере, — затрясло бы ли её так при виде чародея, в эту минуту кажущегося подвластным любому, кто окажется поблизости? Нет, Криандра глядела на него вовсе не своими глазами, а глазами девочки, которой едва не выжгли железом клеймо на лице, а потом отправили прислуживать чудовищу в человеческом обличье, во всём тому повинуясь. Казалось, она была способна в этот самый момент вспомнить каждое мельчайшее мгновение, проведённое у него в неволе, каждый испуг, каждую угрозу… и конечно — ту ночь, когда она не сумела осуществить задуманное и тем самым подвела не только себя, но и заговорщиков. Сейчас… сейчас был её шанс. Её возможность переиграть тот момент, когда шип с отравой по ошибке ткнулся не в руку, а в наруч, или когда ей чуть-чуть не хватило, чтобы дотянуться до этого мелкого приспособления и всё же царапнуть им чародея. Разве могла она когда-либо предположить, что однажды он будет находиться при ней в таком состоянии, в далёкой глуши, прочь от глаз кого-либо, кто решился бы помешать ей… помешать…. «Ну давай же! — мысленно прикрикнула она на саму себя, не понимая возникшего внутри неё яркого противоречия, которого, по мнению девушки, быть в данной ситуации ну никак не должно было.  — Слова, которые ты ищешь, это: избавиться от него навсегда». Торкка, видимо, уловил, о чём она думала, так что зеленоглазая отчётливо почувствовала, как его пальцы сильнее впиваются в неё, будто бы намереваясь встряхнуть её или призвать к большей осмысленности. Криандра ответила на это, резко переведя взгляд на серокожего товарища и не попытавшись скрыть своего отчасти оскорблённого несогласия с ним. Мог ли Торкка в самом деле понять её? Он, вроде как, и считался невольником у чародея, но тот никогда не относился к нему так, как антарийцы вели себя по отношению ко всем своим пленникам. Да, Торкка тоже выполнял поручения и не имел как таковых личных свобод, но всё то время, что зеленоглазая имела возможность наблюдать за ним, он жил будто бы в тонкой параллели между развязными антарийцами, которым можно было всё, на чём не стояло официального запрета, и выживающими возле их подножья невольниками. Знавал ли он когда-либо то чувство, когда не можешь быть уверен, доживёшь ли до завтра или даже до близящейся ночи? Путались ли его мысли, не в силах предугадать, что от него потребуется в последующий момент и что будет, если он неправильно что-либо истолкует или скверно выполнит? Чувствовал ли он себя тонкой соломинкой в стоге острых игл? Теперь, глядя на него, Криандра больше не ощущала с ним былого единства. Они были, конечно же, на одной стороне, но столько всего прошло мимо Торкки, что вряд ли он мог полноценно осознать все те чувства, которых у зеленоглазой и других невольников было в переизбытке. Наверняка и Торкка в этот момент понял, что они не настолько уж схожи в своей невольничьей доле, но всё равно не собирался уступать. Складывалось впечатление, словно в данный момент для него имело значение лишь одно: чтобы она обратила внимание на чародея, и то, как он принуждал её к этому, говорило о чём-то совсем другом, нежели о том, о чём задумалась при обнаружении антарийца Криандра. Она не знала, как сформулировать свои мысли и как выразить свои эмоции, а потому просто помотала головой в надежде, что Торкка сам всё поймёт. Серокожее существо, в свою очередь, шагнуло к ней, и девушка ощутила странную вибрацию возле своей головы в той стороне, к которой Торкка приблизил своё лицо. В уме Криандры всплыла, подобно воспоминанию, такая картина: чародей пошатываясь шёл возле дома, время от времени неуклюже касаясь ладонью своей вяло покачивавшейся головы. В этом видении зеленоглазая будто следовала за ним со спины и соответственно не могла видеть его лица, но у неё сложилось впечатление, словно антариец плохо разбирал путь. Он едва не зацепился носом сапога за край веранды, но всё же сумел подняться на неё, не споткнувшись, а затем подошёл к тому месту, где после и был обнаружен ею с Торккой.

Видение развеялось, и Криандра, несколько коротких мгновений глядя в пол, вновь оглянулась на своего серокожего спутника. Манера его общения нисколько не смутила девушку, ведь была ей уже знакома, но вот то, что она увидела благодаря этому и что из этого следовало, было совсем другим делом. Зеленоглазая, разумеется, понимала, что чародей не просто уснул, присев на веранде, — да и чуть-чуть приоткрытые глаза и рот не позволили бы ей обмануться, будто он отдыхает. Возможно, обнаружь она его самостоятельно, то даже могла бы посчитать антарийца за мёртвого… Но его грудь едва заметно вздымалась, причём спокойно, без хрипов или чего-то такого, что намекало бы на травму. Одежда чародея была цела, кожа — насколько могла разглядеть при таком освещении Криандра — тоже не несла на себе никаких подозрительных отметин. Вывод напрашивался очевидный… И Торкка подтвердил его, дважды легонько хлопнув раскрытой ладонью по груди зеленоглазой.

Криандра опустила взгляд на чародея, и в то же время в её голове раздались тревожные голоса некогда переговаривавшихся при ней эльфийских солдат. «Чародей… — доносилось до зеленоглазой. — Чудовище из Лано. Пламя настолько жаркое, что люди и звери мгновенно превращаются в угли…» Освободить от него мир… Не означало бы ли это правое дело? Не облегчило бы ли это участь этих земель и не спасло бы ли ещё множество жизней? Странным образом Криандра вовсе не думала о мести. В этот момент, глядя на него, она не желала отплатить ему ни за себя — хотя её собственный плен казался сущей мелочью по сравнению с тем, что по слухам он делал с другими, — ни за кого бы то ни было ещё. Перед её внутренним взором встала чёрная от гари, скрюченная фигура возле дерева, а высоко над ней — искристые полосы, прорезавшие ночное небо. Чародей был опасен — как буря, что неминуемо нагрянет, если никто ничего не предпримет. Зеленоглазая была как раз тем человеком, которому выпала эта возможность — решить, как же будет дальше. И если здравый смысл был настроен весьма однозначно по данному поводу, то всё остальное воздвигло перед Криандрой непроходимый барьер, удерживающий её от малейшего движения. Внутри её разума вспыхнула и нынче горела отчётливая мысль: чтобы чародей больше никому не причинил вреда, его необходимо убить. Выполнить эту задачу было совсем несложно, учитывая, в каком состоянии он находился, и практически любой из пленников того лагеря, в котором не посчастливилось побывать Криандре, смог бы её осуществить. Возможно, и сама зеленоглазая смогла бы решиться на что-то такое, если бы выбор встал перед нею в момент наибольшего накала чувств и эмоций. Но сейчас, глядя на всё более-менее трезвым взглядом, Криандра ощущала себя человеком, силящимся пересилить самого себя, но предельно чётко чувствующего, что у него это не получится, какой бы ни была цель. Вот он, чародей — такой беспомощный, находящийся целиком в её власти; но зеленоглазая наконец позволила себе признаться, что ничего она с ним не сделает. И причина была до боли проста: зеленоглазая, в отличие от него, не была способна на осмысленное убийство, даже если речь шла о кровожадных чудовищах, выглядящих, как люди. Но оставить его здесь, в опасности… Это она могла себе позволить. И именно так Криандра и намеревалась поступить: пусть кто-то другой решает его судьбу, и если его злодеяниям должен был прийти конец, то отсюда чародей живым уже не выберется — но без её в этом участия.