Найти походящее место для ночлега было не так уж сложно, учитывая, что бо́льшую часть пространства между населёнными пунктами на территории Плетения занимала дикая глушь. Оба эльфа решили остановиться там же, в лесу, только отошли в сторону от жилых мест и звериных троп. Так как они знавались уже несколько десятилетий, то взялись за дело сразу же и без предварительного разделения задач: пока Вальриэ занимался костром, Гиллэйн обошёл намеченное ими место по кругу, решая вопрос безопасности. Чтобы оба они могли выспаться, эльф по обыкновению применял магию: он распутывал с пальца, будто бы с мотка, светящуюся голубую нить, проявляющуюся, как только он проделывал круговое движение вокруг верхней фаланги, после чего обматывал эту нить вокруг деревьев в несколько слоёв, таким образом создавая ограждение вокруг их места ночлега. Как только её концы соединились, нитевая преграда исчезла из виду, так что даже сам Гиллэйн не смог бы высмотреть её своими глазами — теперь он мог разве что почувствовать её, и то, если бы приблизился к ней вплотную. Если же кто-то влетел бы или попросту коснулся её извне, то нить среагировала бы громким хлопком и с такой силой воздействовала на мышцы нарушителя, что это надолго обездвижило бы его. Что же до остального, то нападения с воздуха Гиллэйн не опасался, а если кто-то попытался бы в них, допустим, выстрелить, то тут сработал бы щит, которым он окружил пространство, в котором собирались остановиться непосредственно он с товарищем. Штука эта, в отличие от нитей, была в исполнении эльфа не такой надёжной, но всё ж лучше, чем половину ночи бодрствовать и до рези в глазах пялиться в темноту в ожидании возможного нападения, которое здесь, скорее всего, и не случится.

Покончив со своими обязанностями, Гиллэйн присел на развёрнутую возле костра подстилку, на которой спал в походах, и принялся разуваться. Ноги в сапогах сильно вспотели, и нужно было высушить шерстяные носки — среди солдат их называли ножными торбами, так как торбами они и были, потому что валяли их одинаковыми для всех, без подгонки под каждого отдельно взятого человека, — чтобы какая зараза не прицепилась. Гиллэйн, как маг, был к таким вещам менее восприимчив, но служба приучила его к соблюдению дисциплины в целом ряде вещей, и была она для всех едина. Очень многое эльф в принципе делал просто потому, что это вошло в его привычку, и, по правде говоря, отучиваться от этого большого смысла не было. Впрочем, это не отменяло той вероятности, что в будущем он мог завалиться в кровать в сапогах, наесться немытой пищи или проигнорировать проходящего мимо старшего по званию. А причина тому лежала во внутреннем кармане его куртки, возле самой его груди, так что моментами Гиллэйну даже казалось, что он может почувствовать её наличие — или отсутствие — самой своей кожей.

— Держи.

Голос Вальриэ вытащил его из раздумий, и эльф, потянувшись рукой возле костра, взялся за протянутую ему миску. Подтянув под себя нагревшиеся от близости пламени ноги, он взялся за деревянную ложку, перемешал куски овощей, тонущих в густой похлёбке, и начал есть. Иногда мысли Гиллэйна захватывали его столь быстро и столь глубоко, что он терялся и в них, и во времени. Это случалось нечасто — в большинстве своём, когда ему не требовалось думать о чём-то конкретном и более насущном, чем то́, что бродило у него в уме, — и в целом не сильно ему нравилось, но бороться с подобным было не так-то просто. В юности, бывало, ему даже начинало казаться, будто его тянет назад — к вещам, давно прошедшим, — или же настойчиво толкает вперёд — к тому, что ещё даже не произошло. На этот раз он задумался как раз о своём будущем, и это было в особой мере непривычно, так как он не привык размышлять дальше следующего дня, и то чаще всего его занимали лишь ожидаемые дела, а не он сам.

— Если выдвинемся раньше и пойдём быстрее, — сделав недолгий перерыв между едой, сказал Вальриэ, — то сможем пересечь Шилалиан уже две недели.

Гиллэйн прихлебнул с ложки, не спеша отрывать взгляд от похлёбки, и болтнул головой вроде как в знак согласия. Затем, таки решив уважить своего друга, который, по всей видимости, всё же намеревался завести этим какой-то разговор, сказал:

— Выйдем к какой-нибудь заставе и заполучим, наконец, лошадей. А там уже и до столицы рукой подать.

По поводу последнего он, конечно же, знатно преувеличил: путь до Аштирлота был совсем неблизкий, и наличие ездовых животных лишь частично помогло бы сократить это расстояние. Пройти Плетение никогда не было плёвым делом; в этой местности лучшие помощники в перемещении — это проводники и плавучий транспорт. Первым делом следовало бы обзавестись именно ими, и Гиллэйн был уверен, что без лодки им не обойтись, потому как местонахождение подавляющего количества мостов и переправ им было попросту неведомо, а те, о которых они знали, требовали значительного отклонения от курса. Что до проводников, то тут мнения разделились. Вальриэ без тени сомнения ратовал за то, чтобы они как можно скорее нашли такого, но Гиллэйн был против. Он вообще не желал сходиться с посторонними людьми в этом путешествии, и не только потому, что порученное им задание требовало невероятной осмотрительности — которую эльф, к слову, прочно связывал с избеганием ненужных контактов. В общем, они передвигались, следуя собственным соображениям и не самой детальной карте, на которой с каждым днём множились пометки Гиллэйна. Зачем ему это было нужно? Трудно ответить. Ему просто требовалось исправить то, что было сделано не до конца верно. Это качество было свойственно ему в детстве и со временем поблёкло, но не исчезло насовсем.

Странно, но со стороны Вальриэ не последовало никаких попыток продолжить разговор, и он, приняв к сведению слова товарища, засобирался ко сну. К тому моменту уже успело стемнеть, и на небе забрезжила первая партия звёзд — стало быть, самых ярких, потому как весь остальной небосвод всё ещё оставался пуст. Взглянув на друга, Гиллэйн отметил его решение лечь пораньше разумным, но сам его не поддержал. Ему было свойственно засиживаться допоздна, и он мог себе это позволить, так как в целом не сильно нуждался в большом количестве сна и мог проснуться одинаково бодрым как после десяти часов спанья, так и после двух. В данном случае он решил ещё немного посидеть и поглазеть на костёр, но кроме того ему надоедал один вопрос, который вроде как и был уже решён, но оставался не озвучен. Действуя согласно своей привычке, Гиллэйн решил не дожидаться следующего утра и заговорил прямо сейчас.

— Ты ведь беспокоишься о беженцах, верно? — спросил он.

Вальриэ уже засыпал, скрестив руки на груди и подсунув ладони под мышки, но глаза держал открытыми. Разговор должен был выйти недолгим: Гиллэйн, в общем-то, не столько спрашивал, сколько подводил к тому, что сам хотел сказать.

— Проклятущая война бьёт по ним всем, чем только может, — отозвался товарищ.

Гиллэйн не мог не согласиться, но заводить пространственную беседу о подобном в данную минуту не собирался. Он имел в виду конкретных беженцев — тех, в числе которых они с Вальриэ пересекли по Коридору Речной рубеж и оказались на территории Плетения. Здесь они должны были оказаться в чуть большей безопасности, чем там, на западе страны, но ничего подобного не случилось: стоило им выбраться на поверхность, как новые испытания посыпались на их головы. Одним из таковых стало нападение антарийского отряда. Отбившись от этих тварей, Гиллэйн и его товарищ ещё несколько дней сопровождали тех беженцев, что остались в живых, но затем пошли своей дорогой. Это было не так давно, и при желании они ещё могли нагнать их. Это, в целом говоря, и хотел обсудить маг.

— Завтра с утра мы вместе выйдем отсюда, а затем на развилке большой дороги ты сможешь двинуться обратно на юг.

Гиллэйн говорил будто бы предположениями, но только потому, что обычная манера его речи была чрезвычайно категорична, и в таком случае Вальриэ не стал бы и дальше выслушивать его. Эльф же всё для себя решил: их задача не терпела больших промедлений, и именно потому им нужно было оставить беженцев, — но они заслуживали того, чтобы им помогли добраться до по-настоящему безопасного места, и по крайней мере один из идущих в столицу солдат мог себе это позволить.