Тук-тук-тук.

Тук-тук.

Тук.

Гиллэйну казалось, что рубят его.

Он стоял между деревьями, наполовину скрытый растущим здесь кустом барбариса и наполовину — его тенью. Жилы мгновенно наполнила мерзкая эмоция, вылившаяся прямиком из сердца: она стянула все внутренности и сорвала с разума все моральные преграды — и Гиллэ́йн окунулся в то, чем он являлся на самом деле. Он просто стоял, будто вкопанный, и смотрел своими всё больше и больше становящимися злыми глазами на то, как чужой ему мужчина рубит сирень. Ему говорили, что эти кусты посадила его — Гиллэйна — мать, когда была совсем юна и когда они с отцом только-только переселились сюда. Эльф плохо помнил её — лишь какие-то обрывки и детали, с трудом сходящиеся в единую картину, — но его нельзя было упрекнуть в этом: мама погибла, когда он был совсем мал. Кто-то убил её — женщину, близкую к концу своего срока, готовящуюся произвести на свет очередного ребёнка, — неподалёку отсюда, в саду диких фруктовых деревьев, что росли сами по себе, без чьей-либо заботы. Это было совсем незадолго до войны; а когда та нагрянула сюда, то прибрала к рукам и отца — призванный на службу земледелец, ни разу не державший в руках оружия, погиб, кажется, на второй день, тоже не так уж далеко от этого поселения. Были ещё дети — большинство старше Гиллэйна, один младше. О том, который был самым маленьким, эльф вроде бы знал, что он перемёрз зимой — оттого и умер. Остальных тоже не стало, но Гиллэйн не помнил причин — когда Война Предателей рвала эльфийские земли, ему было около двадцати; в то время он умел разве что помогать по хозяйству и сосчитать годы своей жизни. И его это коробило — невозможность вспомнить всё, как оно было; но прямо сейчас эльфу казалось, что он всё-таки помнит — пусть и совсем немного, но этого было достаточно, чтобы всё в нём взъярилось. Для мужчины, рубящего сирень, та была просто помехой: скорее всего, его семья собиралась обработать как можно больше земли и засадить её, и широкий разросшийся куст возле дома был им не нужен. Но для Гиллэйна он был частью той жизни, что с каждым днём всё больше осыпалась, превращаясь в неразборчивую пыль. Глядя на этот куст, эльф относился к нему, будто бы к единственной в своём роде карте, которая могла привести его в затерянный край: не станет её, и уже никогда не найдёшь туда дороги. В уме, сквозь пелену, пробились чьи-то давным-давно произнесённые слова: «Когда было тепло, она открывала окна, и весь дом наполнялся их терпким, сладким запахом».

Гиллэйн, словно разорванный на две половины, поднял и вытянул вперёд руку. «Не будет вам тут счастья, — подумал он, — и хорошей жизни. Только голая земля, которая ничего не даёт, и всеобщее запустение». Он не знал, способна ли его магия осуществить нечто подобное, и даже был по большей части уверен, что — нет, но также в нём была убеждённость, что без последствий такое воззвание не останется. Так или иначе, но оно чем-нибудь да обернётся, и на долю секунды Гиллэйн ужаснулся тому, что́ сам этим людям пожелал, но руку всё равно не опустил; клокочущие, словно взбитая над каменьями ручья вода, эмоции — возмущение, гнев и несогласие — не позволили ему сделать этого. А ещё в это самое мгновение он чувствовал, будто у него было отнято некое право на справедливость в широком смысле, и это давало откуп его злым чувствам.

Ладонь стоящего рядом с ним товарища легла ему на грудь — не отталкивая, но как бы ненавязчиво оттесняя его назад.

— Не стоит, — шёпотом произнёс Ва́льриэ, глянув на маленькое хозяйство и работающее над ним семейство. — Оставь это.

Гиллэйн повернул к нему голову и вцепился взглядом в его глаза.

— Это мой дом, — также негромко, но сквозь зубы прошипел он в ответ. — Они уничтожают мой дом.

Отвернувшись от друга, он снова бросил взгляд на место, которое считал своим; но слова Вальриэ уже превратились в мелкие ледяные потоки, принявшиеся тушить его раздражение.

— Подумай, — спокойно призвал товарищ, — скорее всего, это беженцы. Им больше некуда пойти. А здесь у них будет шанс начать новую жизнь. Настоящую новую жизнь.

Гиллэйн, нехотя выслушивая это, сжал пальцы в кулак. Сколько лет прошло с тех пор, как он в последний раз переступал порог этого дома? Они ушли отсюда, когда ему было за тридцать. Срок прошёл немалый, и в результате выходило, что он отсутствовал дольше, чем жил здесь. Но годы, проведённые в этом месте, значили слишком много, чтобы эльф смог бы так запросто отпустить его. Слишком многое они здесь пережили… Но, с другой стороны, не было ли такого, что Гиллэйн боролся за мираж? Не хватался ли он за пепел, провозглашая его величайшей ценностью, за которую можно пустить в ход меч или скверное слово? Ответов на эти вопросы у него не было, но он не отворачивался от них, а потому, опустив руку, всё же продолжил думать об этом. Дом был дорог ему. Он хранил частицу его жизни: сложную, в своём роде счастливую — невзирая на творившийся вокруг мрак, — но так или иначе уже отобранную течением времени. На что он рассчитывал, возвращаясь сюда? Ни на что такое, что сошло бы за чрезмерность. По-настоящему Гиллэйн не собирался жить здесь — по крайней мере, не сейчас, — и, скорее всего, просто прошёлся бы по помещениям, касаясь каких-то полузабытых вещей, или, быть может, воссоединился бы с тем, чем был или мог бы стать, сложись всё иначе. Но эти незнакомцы, поселившиеся в его доме, лишили его такой возможности. Они отобрали одну из тех совсем немногочисленных вещей, которые он мог назвать действительно своими и которые не являлись таковыми только лишь по названию.

— Гиа́ль, — позвал товарищ, призывая его наконец принять нужное решение.

Гиллэйн смотрел на дом, который не знал этого имени — оно появилось уже после того, как он ушёл отсюда, — и эльфу казалось, что, уступи он это место другим, всё, что тот хранил в себе, тоже канет в лету. Каждому человеку необходима для жизни мысль, идея, мечта. Причина. Зачастую это семья, которая тебя любит, и дом, что всегда тебя примет; а то, что нужно обычному человеку, солдату необходимо втройне. Гиллэйн, похоже, ожидал найти хотя бы частичку этого здесь — ведь когда что-то отчаянно ищешь, то первым делом заглядываешь туда, где когда-то имел нечто похожее. Но всё яснее становилось то, что он в очередной раз обманулся. Даже если бы он всерьёз намеревался вернуть себе этот дом, ему бы потребовалось предоставить хозяину земель все документы — а видел ли он их когда-либо? Кто-то из предыдущих королей внёс всю эту бумажную волокиту в закон, после чего эльфы стали всё записывать, сверять и закреплять печатями. На всё требовалась своя писюлька, если ты хотел чем-то по-настоящему владеть. Но теперь это казалось мелочью — незначительной каплей в море, захлестнувшем Гиллэйна.

Ещё с минуту он глядел на семейство, работающее на благо его дома. Действительно ли тот принадлежал ему? И если нет, то когда перестал быть его? С каждой секундой это место всё больше и больше отрывалось от Гиллэйна, унося с собой ту часть его жизни, которой он никогда так по-настоящему и не позволял уходить в прошлое, но ни разу ещё она не казалась ему настолько потерянной. Может, Вальриэ был прав — даже в том, что не высказал вслух, но вполне ясно подразумевал. Это маленькое хозяйство, некогда построенное его родителями, должно было продолжать жить — но для Гиллэйна и его судьбы в нём больше не было места.

Эльф позволил своей руке окончательно расслабиться. Он пожалел о том, что направил свой гнев на незнакомых ему людей. Он не мог пока ещё с чистым сердцем пожелать им стать счастливее, чем все те, кто жил здесь до них, но и ничего плохого с ними больше не связывал. Больше всего остального он просто хотел уйти отсюда — пусть и знал, что на этот раз это будет уже навсегда.

Развернувшись, Гиллэйн пошёл прочь. Вальриэ спустя несколько шагов поравнялся с ним, но шли они молча, не выходя из лесной поросли, так как не хотели пугать местных жителей: в такое тяжёлое для народа время люди с подозрительностью относятся ко всем, кто им чужд, и вряд ли визит двух солдат в хозяйство кого-нибудь из них прошёл бы без затруднений. Их бы вполне могли посчитать разбойниками — просто из-за наличия при них оружия, а стоит кому-то раздуть панику, как она перекинется с одного на другого подобно пожару. Гиллэйн мог бы слегка поколдовать перед ними, но не хотел этого делать, а потому они скрытничали, когда только позволял случай. В этой местности привлекать к себе внимание было им не с руки — они бы даже не заглянули в эту местность, не пожелай этого Гиллэйн. Зря, впрочем, они пришли сюда, так как по крайней мере один из них потратился не только своим временем. Но что сделано, то сделано.