Онемев от неожиданности — а глаза-то высказали всё и сразу же, — Его Величество бросил повелительный взгляд на старшего капитана. Тот провёл у него на службе достаточно времени, чтобы уметь улавливать желания короля, даже когда монарх не произносил ни слова.

— Младший капитан, — сообщил он, устремив взгляд на своего подчинённого, — на смену.

Ильвран принял приказ и, не забыв о приличиях, жестом гвардейцев попрощался с обоими представителями королевского семейства, находившимися в одном помещении с ним. Оставалось неясным, следовало ли ему забрать свои вещи с собой, так как никто не уточнял этого, и беловолосый эльф ограничился кофтой, которую подхватил с табурета, и глефой — в виду того, что королевским гвардейцам нельзя было расставаться со своим оружием. После того, как он вышел за дверь, старший капитан под взглядом короля последовал за ним, и Его Величество остался наедине со своей правнучкой.

Элштэррин вцепилась в шлем так, словно он мог спасти её, но в итоге позволила тому соскользнуть с кончиков своих пальцев на табурет и таким образом открылась королевскому гневу.

Олдрэд молчал всего пару секунд — пытался подобрать нужные слова или, если быть точным, отсеять те из них, что отображали бы только его эмоции, но ничего не вложили бы в голову провинившейся принцессы. Когда ему наконец удалось сделать это, он произнёс, удерживая правнучку на месте своим пристальным взглядом и медленно покачивая головой из стороны в сторону:

— Невообразимо…

Элштэррин сплела руки перед собой и опустила голову. Остроумная, весьма храбрая девушка теперь казалась ровно такой, какой она и виделась все эти годы королю — личностью, каким-то образом сочетающей в себе совершеннолетие и подростковый подход к жизни в тех вопросах, полноценно решать которые ей мешало отсутствие опыта. Олдрэд был обескуражен бездумностью её отдельно взятых поступков. Стоило ему увидеть эту сцену, как на ум вернулись воспоминания о его собственной двоюродной бабушке: та имела привычку окружать себя молодыми людьми и не изменяла ей даже в весьма почтительном возрасте, так что в годы своей юности Его Величество насмотрелся на полуголых мужчин, когда оказывался в крыле, где обитала его родственница. Но она, по крайней мере, обладала необходимой хитростью и изворотливостью, чтобы своими пристрастиями не бросать тень на своего племянника-короля. Все знали об этом, но никто не мог ей ничего предъявить, и даже более того — не желал этого делать. С Элштэррин же всё обстояло совершенно по-другому.

— Что ты себе позволяешь? — монарх не прекращал мотать головой, и это движение будто бы удерживало его от того, чтобы перейти на крик.

Его правнучка держалась как могла, но было видно, что волнение, чувство стыда и невозможность что-либо противопоставить королю полностью обездвиживали её — как в физическом, так и моральном планах. Он стояла сжавшись, словно ожидала удара; Олдрэд никогда не бил её и даже не размахивал руками в её присутствии, но этот страх всё равно присутствовал в Элштэррин как издержка прошлого, проведённого вместе с людьми, давшими ей веский повод опасаться чего-либо подобного. Она была в определённой степени тонкой, ранимой девушкой; но Его Величество забывал об этом, потому что большинство времени — особенно с тех пор, как в их семье их осталось всего-навсего двое — Элштэррин была тщательно оберегаема от всего, что вынудило бы её проявить эти свои стороны. Но Олдрэд не мог защищать её вечно, как и прощать всё, лишь бы только его правнучка не расстраивалась. Как и всякий живой человек, будь он членом королевской семьи или нищим, не имеющим даже обуви, принцесса должна была понимать, что любое действие влечёт за собой последствия, и то, насколько серьёзными они будут, в высокой степени зависело от того, сколько ума приложил человек, решаясь на тот или иной поступок.

— Элштэррин! — Его Величество заговорил резче, вынуждая девушку поднять на него свой ищущий убежища взгляд.  — Ты хотя бы частично отдаёшь отчёт тому, что ты делаешь?

Принцесса стояла почти без движения, глядя на него с величайшей обидой, подчёркиваемой вздрагивающими губами, но ничего не говорила в ответ. Поэтому её прадед продолжил, не сбавляя, а напротив — прибавляя обороты, так как это было животрепещущей темой как для него, так и для всех эльфийских земель, к которой Элштэррин упрямо не желала относиться с должной ответственностью и пониманием:

— Как ты можешь не понимать, что любая, даже самая мелкая выходка может поставить тебя — и всех нас — под серьёзный удар? — вопрошал он, пока ещё держась незримой линии, отгораживающей его от правнучки. — Теперь, когда твоя драгоценная невестка, — он произнёс определение этой женщины с особым отвращением, — разбила надвое нашу страну, у нас появилось множество врагов, и они выжидают на подступах, когда кто-нибудь из нас споткнётся, после чего — будь уверена! — нам уже никогда не позволят подняться и выпрямиться. А сможешь ли ты вынести тяготы своих обязательств, сама будучи не в силах привстать над землёй, куда тебя прижмут безо всякой жалости?

Вполне вероятно, что Элштэррин не замышляла ничего дурного. Чего уж там — скорее всего, так оно и было. Но она больше не была безобидным ребёнком, чьё баловство воспринимается окружающими как нечто забавное, и что важнее всего — в их стране больше не было мира. Любая ошибка могла стоить им всего: власти, друг друга, самой жизни. Кругом их замка, точно готовящиеся к пиршеству стервятники, кружили обман и коварство. Кто-то планировал подавить Элштэррин и занять место возле неё, другие и вовсе хотели избавиться от принцессы. Ничего не значащий скандал мог сравнять с землёй её репутацию — она бы в итоге так и не разобралась, как её прочное положение могло так запросто порушиться. Уж чего Олдрэд и навидался за свою жизнь, так это того, как люди добивались своего кажущимися совсем не подходящими для этого методами. Быть монархом, в свою очередь, означало уметь предвидеть, чем закончится день ещё до его начала — а Элштэррин будто бы вообще не задумывалась об этом. Тем не менее произошедшее сильно взволновано её — быть может, даже сильнее, чем поначалу показалось Его Величеству. Он сам находился под властью эмоций, поэтому мог пропустить мимо внимания, как обычное чувство стыда в его правнучке переросло в нечто другое.

— Почему… — заговорила она, и слёзы ручьями потекли по её лицу, ударившись о разгневанную прыть короля, так что он почувствовал себя резко остановленным, как будто та незримая линия, что не позволяла ему подойти к правнучке, поднялась до потолка, ограждая её от него. — Я всегда делаю, что ты хочешь…

Расшатанное внутреннее состояние и слёзы мешали ей целостно высказать то, что она думала; Олдрэду самому было известно это ощущение, когда разлетевшиеся на кусочки мысли полыхают каждая своей темой, и ты хочешь проговорить их все, но не знаешь, с чего начать и чем закончить. Тем более, немного опешив из-за слёз Элштэррин, Его Величество прервал её чуть менее эмоциональным голосом, так и не дав сформулировать и высказать то, что было у девушки на душе:

— Ты принцесса, Элштэррин. Однажды ты унаследуешь эту страну. Ты должна быть готова ко всему. Опасность не всегда приходит извне — иногда мы инициируем её появление теми поступками, что исходят от нас самих. — И, мгновение помолчав, король всё же решил добавить: — Может статься, что в какой-то момент ты останешься совсем одна — и тогда в тебе должно быть достаточно сил и мудрости, чтобы удержать на себе корону правительницы.

Олдрэд не хотел лишний раз обсуждать возможные смутные сценарии будущего принцессы. Он готовил её к этому, но по-своему, избегая неприятных сторон. Они часто беседовали о её обязанностях, долге и ожиданиях, которые будут иметь в отношении неё подданные, но Олдрэд старался не сгущать красок. Элштэррин и без того представляла себе своё будущее не слишком чётко — возможно, в этом была вина самого монарха, благодаря стараниям которого жизнь его правнучки в некоторых аспектах была слишком простой и не требовала от неё тех усилий, что несомненно потребуются от неё, когда власть перейдёт к ней или к её супругу. Но будет ли Элштэррин править самостоятельно или же в качестве королевы обок своего короля, ей так или иначе придётся носить корону, и все старания Олдрэда были направлены на то, чтобы та не раздавила его правнучку. Только принцесса сама ещё не осознавала всей серьёзности ситуации и не представляла себе того груза, что ей надлежит нести. Она была совершенно не готова к этому, и её дальнейшие слова отчётливо подчеркнули это.