Когда Ильвран снял последний предмет одежды с верхней части своего тела — обтягивающую кофту из тонкого материала без воротника, — Элштэррин, сама не ведая почему, смутилась. Чтобы скрыть это, принцесса напомнила себе, с какой целью она всё это предприняла, а суть всего заключалась в совершенно незамысловатой последовательности действий: Её Высочество хотела убедиться, что придворная дама не солгала, и сделать это можно было, лишь увидев своими собственными глазами то самое родимое пятно на лопатке, на которое ссылалась сплетница. После этого Элштэррин намеревалась поставить младшего капитана в известность о том, что ей известно о нарушении дисциплины, а далее это знание было бы как бы невзначай передано её прадеду. В результате всего принцесса рассчитывала убедить короля, что младшему капитану нужно больше времени на отдых, если и вовсе не смена обязанностей — а время его отсутствия она пустила бы на то, чтобы привлечь на свою сторону кого-нибудь из подвластных ей королевских гвардейцев. Это заметно облегчило бы ей жизнь, и ради чего-то такого Элштэррин готова была рискнуть.
Несколько коротких мгновений они с младшим капитаном смотрели друг другу в глаза: он, очевидно, ожидал от неё дальнейших приказаний, но Её Высочество сохраняла молчание. Тронувшись с места, будто застрявшая в прибрежном песке лодка, Элштэррин двинулась к мужчине и неспешным шагом обошла его. Оторвав глаза от мышц его рук и плеч, принцесса скользнула взглядом к спине Пламеносного. Лишним было бы говорить, что отсутствие на ней родимого пятна удивило её всего частично — на самом деле Элштэррин подозревала, что это могло быть откровенной белибердой. Тем не менее осознание этого, скорее всего, отогнало бы её прочь от младшего капитана, и принцесса поспешила бы стереть неприятную ситуацию из своей памяти, если бы только она не разглядела на гладкой, чистой коже кое-что другое, моментально притянувшее к себе её внимание. Это был шрам посередине спины, почти что на позвоночнике, но с небольшим сдвигом в правую сторону. Безо всяких сомнений, это был след от ожога; глядя на его форму, Элштэррин пришёл на ум небольшой, но длинный лоскуток — именно на это и был похож участок неровной, чуть более тёмной, чем на всём остальном теле, кожи.
Не подумав, Её Высочество протянула руку и дотронулась до него кончиками пальцев; младший капитан, в свою очередь, непроизвольно пошевелил лопатками, и Элштэррин тут же убрала свою руку, чувствуя, что коснулась чего-то, что имело под собой нечто большее, чем ей представлялось.
— Откуда это у тебя? — тише и спокойнее, чем когда она раздавала приказы, спросила принцесса.
Ильвран не обернулся к ней, хотя она не запрещала ему этого; лишь только повёл чуть в сторону головой.
— На мне горела одежда, — столь же негромким тоном ответил он, — и некогда было её снять.
«Великие Пожары», — отчего-то мгновенно подумалось Элштэррин. Эти события имели место семнадцать лет тому назад, когда в её стране разгорелась гражданская война, в частности из-за распрей её прадеда и невестки. То лето назвали Стонущим, так как оно принесло много несчастий тем, кто был вовлечён в разгар этой междоусобицы. В одном из владений западной части эльфийских земель в буквальном смысле заполыхали города и посёлки, что послужило толчком для дальнейшего развития войны. Элштэррин держали в стороне от всего происходящего, поэтому в то время до неё доходили лишь обрывки известий; позже она узнала об этом, как и о любом другом историческом событии — в основных чертах, без должного внимания и необходимости в детальном рассмотрении. Кто-то мог назвать принцессу безответственной из-за этого, и это было бы справедливо, но она не относилась к этому с безразличием, а скорее поддержала стремление прадедушки оградить её от всех этих ужасов; а всё это в действительности было ужасами — и Ильвран, похоже, входил в число тех, кто лично видел и испытал их на себе.
— Ясно, — произнесла Элштэррин и, опустив взгляд, отступила от младшего капитана.
Принцесса больше не испытывала кипучей напряжённости или лёгкого предвкушения, присутствовавших, когда она ещё имела надежду воплотить свою затею в жизнь. Теперь она будто бы лишилась своего прежнего вкуса; Её Высочество даже пока что не думала о том, что предпримет с придворной дамой, подтолкнувшей её на этот поступок. Её мысли были заняты ожогом на спине Пламеносного и тем, сколько ещё вещей оставалось сокрытым под доспехами и выдержкой — как его, так и других гвардейцев. И чтобы хоть как-то отодвинуть от себя чувство неловкости, порождённое не слишком благовидным поступком — она была похожа на человека, ни с того ни с сего решившего сковырнуть корку с раны другого человека, — Элштэррин подошла к табурету и взяла в руки шлем, принявшись вертеть его и представляя, каким образом он даёт младшему капитану подходящий обзор, попутно этому делая вид, что её интересуют исключительно такие мелочи. Ильвран, разумеется, ещё в самом начале должен был догадаться, что она хотела чего-то другого, чем то, что получила в итоге, но ничем не выказал это. Принцесса махнула ему рукой, приказав одеться, и продолжила созерцать украшенный узорами и вновь кажущийся цельным шлем. Ей хотелось поскорее уйти от этой ситуации и забыть о ней, и так бы оно и было, если бы за дверью не послышались шаги, после чего та приоткрылась — а в замке был только один человек, что без спросу мог войти в любое помещение…
Олдрэд направлялся к своей правнучке уверенным шагом, не думая ни о чём лишнем. Он не встречался с нею вчера — для членов королевской семьи было в порядке вещей не видеться даже несколько дней, несмотря на то, что они жили в одном замке, — а сегодня, выкроив немного свободного времени, он решил побеседовать с принцессой в спокойной обстановке. Как ему сообщили, Элштэррин пошла в корпус, который был частично заброшен, и он, не долго собираясь, отправился к ней в сопровождении старшего капитана и ещё нескольких королевских гвардейцев. По сути, он хотел просто побеседовать с ней и обсудить — так, промежду прочим — о намечающемся празднестве. Вскоре в замке должны были отмечать день рождения А́ссэль, дочери его бывшего главнокомандующего, погибшего во время предыдущей войны. Несмотря на потерю отца, чья должность сильно повышала их статус в обществе, семейство девушки оставалось значимым представителем знати; к тому же дочь главнокомандующего сызмальства гостила и даже жила в замке, и в память о человеке, который вырвал победу для эльфов в той войне, Его Величество относился к Ассэль с большой благосклонностью — что и побудило его некогда назначить её день рождения праздником, который отмечали в замке как нечто, касающееся каждого, кто жил здесь. А такие шумные праздники, как известно, часто становятся поприщем для множества ненужных проблем. Правнучка Олдрэда умела вести себя в обществе; она практически не прикасалась к выпивке и обычно проявляла необходимую сдержанность даже в большом веселье, но монарх опасался её отношения к гостям. Понятное дело, что в замок съедется немало людей, в той или иной степени что-то значащих для страны и эльфийского народа. Какая-то их часть была хорошо знакома Элштэррин, другую она могла смутно помнить по встречам, состоявшимся давным-давно. Некоторых она не встречала вовсе, и Олдрэд опасался, как бы принцесса чересчур не увлеклась этими новыми знакомствами — ведь к имениннице приедут подруги, а у этих подруг были братья и другие родственники мужского пола. Как правило, они являлись представителями эдакого среднего дворянства с правами знати, но зачастую вели более приземлённый образ жизни. Элштэррин с лёгкостью могла поддаться своим впечатлениям и потерять голову: много ли нужно иметь, кроме ладной внешности и хорошо подвешенного языка, чтобы вызвать симпатию у молодой девушки? Поэтому Его Величество хотел убедиться, что его правнучка помнит, кому и сколько внимания ей надлежит уделить на предстоящем празднике; но, по всей видимости, Элштэррин решила не дожидаться его и устроила себе веселье самостоятельно.
Олдрэд был практически уверен, что принцесса поддалась какому-то сентиментальному порыву и пришла в музыкальный кабинет, чтобы помузицировать, — но он должен был догадаться, что это не так, поскольку на подходе к нужному помещению не услышал никаких характерных для этого звуков. Едва дверь приоткрылась, впуская его внутрь в сопровождении старшего капитана — остальные его гвардейцы остались снаружи, — как Его Величество понял, что сильно переоценил свою правнучку, рассуждая о её здравомыслии. Злость подобно холодной волне накрыла его разум, ровно так же, как растерянность — девушку, застывшую со шлемом Пламеносного в руках. Это можно было бы посчитать баловством, если бы не полуобнажённый мужчина рядом с ней, в котором Олдрэд мгновенно узнал младшего капитана. Ярость, которую он испытал к нему, длилась всего пару секунд и исчезла, как только монарх вспомнил, кого видит перед собой и что в последнюю очередь всё происходящее могло быть инициировано этим самым гвардейцем.